(Продолжение)

Покровский

Наш дом на Менжинского стоял как раз возле остановки трамвая, на котором можно было минут за 10 минут доехать в одну сторону до вокзала, а в другую — на Подол до Крестовоздвиженской церкви и Флоровского монастыря. Если же сойти чуть раньше, то, поднявшись пешком вверх и влево, вы попадали на Татарку к Макарьевскому храму, где в течение многих лет — с 1945-го по 1988-й — настоятелем был знаменитый отец Георгий Едлинский…

Ну, а просто поднявшись от Менжинского вверх по Полтавской, через пять минут ты оказывался в тихой заводи Покровского монастыря. Он был основан в 1889 г. великой княгиней Александрой Петровной Романовой, позже во иночестве Анастасией, ныне прославленной как местночтимая святая — прп. Анастасия Киевская. Построенный в так называемом псевдорусском стиле Никольский собор расписать до революции не успели. В 1925 г. обитель была закрыта большевиками, но в 1941 г. при немцах её открыли вновь, и больше она уже не закрывалась. Правда, пришлось «поделиться» монастырскими корпусами с несколькими учреждениями. 
В наше застойное время в монастыре служили четыре священника и диакон Сергий, обладавший удивительным голосом и какой-то особой плавностью движений. Среди священников монастыря был только один иеромонах — Игорь. Он был любителем духовных книг и собрал в условиях абсолютного дефицита церковной литературы большую  библиотеку. Однажды он серьёзно заболел, и, предчувствуя скорую смерть, раздал свои книги и постригся в схиму. Став схимонахом Иовом и лишившись библиотеки, он… выздоровел. И жил ещё долго-долго, ожидая отпустившую его смерть. Но до конца жизни его так и звали — отец Игорь.

Духовниками, к которым шёл весь Киев, были отцы Михаил Бойко и Фёдор Шеремета. Священники ночевали в 20-м корпусе, там же крестили, давали советы. Мы часто там бывали, особенно когда папа был в Сибири. Отцы помогали нам продуктами, достававшимися им с панихиды.

Настоятельницей Покровского монастыря была игуменья Маргарита. Вид у неё был строгий, она знала всех постоянных прихожан, но не очень с ними общалась. Как-то она подозвала моего отца (мы тогда жили скромно; он работал на стройке монастыря и вёл занятия по Евангелию с группой прихожан): «Леонид, что-то у вас костюм совсем уже плохонький», — протянула ему конверт с деньгами и сказала: «Купите себе новый».

На её долю выпало трудное испытание. Летом 1981 г. молния ударила в купол Никольского собора, и он загорелся. Пожарные воды не пожалели. А дальше — на все ремонты нужно было получать разрешение уполномоченного, согласовывать со всякими трестами и заплатить за всё втридорога… Для властей был удобный повод закрыть храм «в связи с аварийной ситуацией». И тут все во главе с тогдашним митрополитом Филаретом пришли на помощь монастырю. Помню, как о. Михаил Макеев спрашивал отца: «Неужели Филарет с вами на крыше сам гайки крутит?» — «Да, — отвечал отец, — и обгорелые доски и брёвна таскает!» Завалы разобрали и купол кое-как восстановили; а потом в монастыре появились рабочие, которые закончили всё как полагается. (Помню послушницу Любу поставили помогать рабочим, она одной рукой подымала тяжести, а те делали ей комплименты, она смеялась. А вскоре ушла из монастыря с одним из тех самых рабочих… Больше послушницы с рабочими так тесно не общались.) Игуменья Маргарита не только отремонтировала Собор, но, воспользовавшись случаем, ещё и расписала его. (Она уже тогда мечтала восстановить и купола, чтобы храм приобрёл свой первоначальный вид. Но это удалось сделать лишь с концом советской власти.) Когда сняли леса и уполномоченный — фамилия его была Кузнецов — увидел роспись, то был буквально вне себя. Папа рассказывал, что он ходил по собору и вслух оправдывался перед кем-то невидимым: «Я думал… А они — вон что…!» На игуменью Маргариту Кузнецов топал ногами и кричал, что сошлет её в Сибирь. Прошло время, и Филарет всё уладил.

Руководила работами казначей монастыря монахиня Ника. В молодости она была прорабом или ещё кем-то, лицо у неё было  суровым и красным, — мне она напоминала индейца из любимых в то время фильмов. Будучи уже постарше, я тоже помогал в монастыре — подрабатывал. Помню, как рабочие вдруг все забегали, засуетились. Что такое? «Ника идёт!» Так её боялись.

Мой брат Денис обладал хорошим голосом и общительным характером, в детстве он становился под клиросом и подпевал. Он подружился с Никой, они подолгу разговаривали, и иногда она поила его чаем в своей келье. Отцу Федору она говорила: «Посмотрите, какой хороший мальчик, что из него вырастет?!» Когда мы уехали в Сибирь, брат взял свежеразрубленное полено и на гладкой стороне нарисовал икону (он хорошо рисовал) мученицы Ники; мама сшила мешочек, и ко дню ангела  Ники всё это отправили посылкой в Киев. Растроганная матушка повесила эту икону в своём святом углу. Монахини возмущались и говорили: «Зачем ты это полено повесила, сними его!» — А она отвечала, что это у неё самая дорогая икона, и она завещает положить её к себе в гроб! И правда, когда она умерла, в гробу лежала икона-полено, к которой все прикладывались…

Когда у моей мамы и у Людочки (впоследствии моей крёстной) возник интерес к Православию, то по дороге из детского садика мы заходили в Покровский во время служб. Помню, как меня, семилетнего,поразили там Тишина и Присутствие. По дороге домой я спросил отца: «Кто это такие?» — «Верующие». — «А что нужно сделать, чтобы стать верующим?» — «Нужно креститься», —отвечал папа. «А как это?» — «Ну, священник постучит тебя по лбу кисточкой с водой, вот ты и крещён». — «Я хочу!» — сказал я. Несмотря на иронический тон отца, глубина Тишины и Божьего Присутствия в храме возбудили во мне желание быть там!

Вениамин Цыпин

(Продолжение следует.)