Очень часто кажется, что литургию дети не понимают, — хочется послужить для них по-немецки и по-русски. Откуда такое чувство? Потому что сам — не понимаешь! Слова, что за чем, чтения — ясны. А вот Божественная тайна — не открывается. От этого всего и желание — изменить, упростить, открыть, показать, научить…

В лагере осуществили давно задуманное, — провели открытую проскомидию: дети подходили к жертвеннику и называли имена близких, родных, — за них вынималась частичка. Несмотря на двухдневную подготовку, не все поняли, что делать, и спрашивали, а священник (сам молодой) — пояснял. Большую часть службы служили по-немецки. Не спеша. Хор пел предельно просто: «ми-лость ми-ра в жерт-ву хвалени-я» —  на одной ноте, без завываний и отвлекающих звуков. Я сосредоточился на организации службы, хотелось — «показать, доказать», от того к концу — почувствовал опустошение. Господи, помоги!…

Но как-то все устроилось…
От полученного переживания даже расхотелось хвастаться о совершении давно задуманной «детской» литургии.

После службы поехали в гости к католическому священнику, которого отрекомендовали как «православного». И впрямь — большая борода, византийские иконы. Говорили с ним о том, что ожидает христианство в Германии. О причинах, почему истинно верующих осталось три процента (как и в России, и в других странах).

Священник рассказал о литургической жизни, о том, что свобода в литургическом творчестве привела к печальным результатам, — зайдя на службу в два соседних храма, вы можете не узнать литургию.

Говорили и о Втором Ватиканском соборе, где отменили латынь и разрешили упростить богослужение. Но не зря говорят: «Простота хуже воровства». Стало понятней, но не ясней. Сакральность исчезла. Все видно, все понятно. Но дух — это то, что в тебе самом, и этого никак не устроишь внешними приемами.
Я ехал домой, удивлённый…
Все в наших руках, точнее — в сердце.

Veniamin Tsypin