«Двадцать второго июня, ровно в четыре утра
           Киев бомбили, нам объявили, что началася война…»

(Песня военных лет)

  Воспоминания Елены Латман о войне

    Мой рассказ повествует о событиях войны 1941-1945 годов, которые я излагаю по своим детским воспоминаниям и по рассказам видевших и переживших нижеописанные события людей.

   Тогда мы были детьми шести, семи и восьми лет. В этом возрасте очень хорошо запоминается и всё хорошее, и плохое, и страшное. Я все страхи, тревоги и страдания военных лет пропустила через свою детскую душу и несу их до настоящего дня…

   Наше село Красноставка, которое находится в 170 км от Киева, бомбили в конце августа 1941 года. А начиналось всё вот как.
   После объявления войны пошла мобилизация. В центре деревни возле сельсовета собрались с тревогой в глазах все жители деревни. Стояли тихо и молча, все плакали — женщины и мужчины. Отец держал мою сестру Аню на руках, ей было всего два с половиной года, а я стояла возле отца, держа его за руку. Мама, прижимая к груди мою двухмесячную сестру Олю, тоже была  рядом. Плакали и дети, посматривая на взрослых. В этот момент заиграл духовой оркестр. Плач и крик усилились, но я не могла понять, почему. Ведь когда в нашем доме играл патефон, все взрослые пели и плясали, и мы, дети, тоже плясали с ними.
   Приехал представитель военкомата, и оркестр замолчал. Зачитали имена всех, кто был в списках, дали команду садиться на подводы, и всех мужчин забрали на войну.
   Остались лишь плачущие старики, женщины и молодые девушки, которых в скором времени отправят в Германию на принудительные работы. Как я помню, осталось много беременных женщин и женщин с двумя и тремя детьми. Скажу заранее, что с войны вернулось очень мало солдат- земляков. В основном, все спят в сырой земле вечным сном.
   Печально, что Украина из-за географического положения понесла очень большие потери с самых первых дней войны…
   В нашей деревне наступили очень тревожные дни. В один из таких дней в село прискакал на лошади незнакомый мужчина. Он торопился и кричал: «Люди! Немцы уже в Жашкове, бегите в сторонy леса!» Жашков находится в 60 км от нашего села. Лес от нас был в 5-6 километрах. А за лесом проходила железная дорога, и там же станция Яроватка.
   Бежать нужно было через поле сахарной свеклы. Все люди стали собираться, а у моей мамы трое маленьких детей и ещё с нами жила мамина родная сестра Оля, которая была беременная на сносях.
   Коротко расскажу о нашей семье. Мой дедушка Гавриил был священником. B 1918 году был уничтожен тот храм, в котором он служил, и его начали преследовать власти. А семья у него была большая. У них с матушкой Марией было 12 деток. Чтобы прокормить такую большую семью, он шёл на любую работу. Однажды он, уйдя утром работать, вечером не вернулся. До сих пор неизвестно, что с ним произошло и где eго могила. В 1933 году началась страшная голодовка, после которой из 12 детей в живых остались лишь пятеро: моя мама Сaломия, тётя Оля, тётя Мария, тётя Люба и дядя Иван. (Фото: т. Оля и т. Маша)

    Не много времени прошло с того дня, как мой дедушка пропал без вести, как подожгли хату, в которой они жили. Моей маме с братом и сёстрами пришлось устроиться на работу к богатым людям, так сказать, за ночлег и еду. Мой отец Арсений тем временем жил после того, как их раскулачили, в полуземлянке со своей мамой и сёстрами. В 1935 году отец женился на моей матери и забрал её жить к себе в полуземлянку. В 1936 году родилась я, и мама забрала тётю Олю, чтобы она нянчила меня, пока они с папой работали. Когда тёте Оле исполнилось 17 лет, на ней женился дядя Валентин. Мои родители сыграли им свадьбу и помогли приобрести всё необходимое для семейной жизни.

   Но вернемся к нашему побегу. О железной дороге знали все наши односельчане (позже через эту железнодорожную станцию немцы отправляли поезда в Германию). Мы быстренько собрали что могли и все вместе бежали в сторону леса. Я крепко держалась за юбку тёти Оли, которая несла мешок с вещами и продуктами. Мама подвязала платком Аню к спине, а маленькую Олю прижала к груди. Помню, бежать было очень трудно. Пробежали мы совсем немного, как услышали шум летящих самолётов, которые начали нас бомбить. Из последних сил мы бежали куда глаза глядели. Так как мы находились на свекольном поле, прятаться было некуда.  
   Я помню падающие бомбы, свеклу и землю. Кого-то присыпала земля, кого-то ранило, а кого-то и убило. Так как я была маленькая, худенькая, то меня прикрыла падающая земля и свекла — я очень испугалась. Самолёты полетели дальше в сторону леса, а люди начали подниматься и искать друг друга. Мамa меня никак не могла найти. Oна звалa, плакалa, а я находилась совсем неподалёку от неё и не слышала. Когда тётя Оля меня нашла, то спросила: «Почему же ты лежишь и молчишь? Мы же все тебя ищем!» Я ей ответила: «Я думала, что меня убило». Несмотря на то, что война только началась, слово «убить» у детей было уже на слуху. Когда все, кто остался в живых, поднялись, они решили, что бежать некуда, нужно возвращаться домой. Не доходя до нашего сельсовета, мы услышали шум и треск мотоциклов. Шум был таким сильным, как будто мотоциклы были без глушителей, наверняка, чтобы ещё больше запугать людей. Хотя в этом не было необходимости, так как сам вид немцев наводил на нас ужас. За мотоциклами ехала большая легковая машина. В центре села всё движениe остановилoсь, и из машин вышел немец, с которым мы лоб в лоб встретились. Куда деваться? Навстречу к немцам вышло новое начальство, избранное за то время, пока мы путешествовали по свекольному полю.
   Новоизбранное начальство, встречавшее немцев хлебом и солью, состояло полностью из наших односельчан — мужчин, раскулаченных при советской власти, которых вместе со всеми забрали на фронт воевать… И вдруг, как будто из-под земли, они вышли и торжественно встречали немцев. У них был уже и переводчик — женщина, которая уехала из деревни после раскулачивания и не появлялась с тех пор в нашей деревне.
   Удивительно, как они все могли так собраться в назначенное время, ведь телефоны тогда ещё не были распространены в провинции, а Интернета тем более не было. Было лишь радио — тарелка, висящая прямо возле сельсовета на столбе. Новое правительство уже избрало старосту, его заместителя и полицию. Остальные кулаки, без назначения, активно служили немцам.
   Правда, раскулачивали тогда жестоко. Забирали дома, землю, инвентарь, посевной материал, а людей просто выселяли на улицу. Тем самым разозлили людей так, что они стали работать на немцев. Притом не все дома были использованы: например, у старосты дом был в центре деревни. Так как он был большой, в нём сделали дом культуры.
   Дом переводчицы был оборудован под родильное отделение, из других домов сделали сельсовет, библиотеку и школу. А вот дом моего отца и другие дома были довольно далеко от центра, и они долго стояли никому не нужные.
   Хочу вам рассказать об одной семье, которая жила далеко от центра. Семья Грицуля состояла из девяти человек. Отца звали Корнилий, а мать Феодосия, у них было семеро сыновей. При раскулачивании у них всё забрали и выставили их просто на улицу. Отец семейства с другими своими земляками решил ехать в Америку, устроиться там и забрать жену с детьми. Он уехал, и больше о нём никто ничего не слышал. Очень тяжело приходилось матери с маленькими детьми. Ребята сорвали замок и продолжали жить дальше в своем доме, но покоя не было. В 1933 году — голодовка, а в 1941 году — война… Воевать ушло четыре сына.
    Мать осталась с тремя младшими сыновьями. Пётр был инвалидом детства, Александру было 13, а Никифору 11 лет. В 1942 году их мать Феодосия сильно заболела и на глазах у детей умерла. Ребята испугались и не знали как им дальше быть. И они посылают Никифора в управление. Он подошёл к одному из полицаев и плача говорит: «Дяденька, у нас умерла мама. Помогите похоронить». А тот ему в ответ: «Я тебе не дяденька, а Пётр Иванович». Никифор второй раз к нему обращается: «Пётр Иванович, помогите похоронить маму». «Иди дальше, это не входит в план моей работы». Но нашлись и хорошие люди, которые помогли похоронить ребятам маму. А Никифор эту историю рассказывал до конца своей жизни своим детям, внукам, правнукам и всегда при этом плакал.
   Братья Грицуля с войны все вернулись живыми. Лишь Фёдор получил ранение и хромал, но грудь его вся была в орденах и медалях.
   Возвращаюсь к основной теме. Началась работа нового сельского правительства во главе с Гансом. На первом заседании было принято решение крестить всех взрослых и детей. За отказ — расстрел. Конечно же, крестились все.
   В нашей деревне жили две семьи, в которых жёны были еврейками, а мужья украинцами. Мужья их воевали на фронте, а они с детьми остались в нашем селе.  Они крестились вместе с нами. Но нашлись предатели, которые рассказали немцам, что в селе проживают две еврейки. И их расстреляли. Детей удалось спасти только потому, что нашлись добрые люди, которые всю войну, под риском быть убитыми, прятали их в своих подвалах. После войны ребята встречали своих отцов.
    Ещё вспоминается очень страшная история.
В этом же 1941 году, поздней осенью, но было еще тепло, мы дети играли за домом. И вдруг слышим шум, крик и плач. В метрах 150 от нашего дома на холме стояли седые, пожилые люди, а впереди их дети. Немцы на них кричали, пинали их ногами, а мы не могли понять, что это все значит. И вдруг немцы начали по ним стрелять. Люди падали с холма в обрыв, мы очень испугались и разбежались по домам. Мама меня потом за это очень ругала: » Вы же ночью не сможете спать!» Потом мы узнали, что это были евреи из Умани, где с первых дней войны немцы расстреляли 28 тысяч евреев. Место расстрела называется Сухой яр. Этим несчастным удалось каким-то образом убежать. Но их смерть все равно настигла в нашем селе.
   Следующим решением нового правительства была отправка молодых юношей и девушек в Германию на принудительные работы. Подъехала крытая машина и началась погрузка.
Некоторые медленно поднимались по лестничке, другие плакали, обнимая своих мам. Их насильно отрывали друг от друга и заталкивали в машину. Судьбы угнанных складывались по-разному. Моя тётя Маруся в Германии тяжело заболела и где-то через год вернулась домой. А в 1945 году приехали почти все. Многие парни там создали семьи и приехали уже с женами и были счастливы в браке. Только один парень Федор вернулся из Германии инвалидом. Одна из девушек приехала с сыном. Несладкая была у него потом судьба. Все вернувшиеся рассказывали о том, что они даже не надеялись на своё возвращение. И были очень счастливы, вернувшись домой.

    Землячка Елена вышла замуж за француза и уехала с ним во Францию. Лишь только в 1980 году она впервые после войны смогла связаться со своей семьёй, которая считала её погибшей. Однажды, прогуливаясь в парке, она услышала русскую речь и слёзно попросила переслать небольшое письмо своим родным. Так только через 40 лет она смогла впервые дать о себе знать своим близким. Однажды она прислала родственникам поздравительную открытку с Рождеством Христовым. Эта открытка досталась мне и до 2001 года была единственной моей иконой. Её я храню до сих пор.    

   
    На одном из заседаний было решено составить списки коммунистов, комсомольцев, активистов, тех, кто преданно служил советской власти. В эти списки попала наша семья. Мои родители много трудились, чтобы в первую очередь построить, хоть маленькую, но свою хатку. О славе и наградах никто не думал. Много трудясь, они были передовиками, и папа был выбран от Маньковского района делегатом в Москву на Выставку достижений народного хозяйства в 1940 году и награжден большой Золотой медалью и премией в размере 3000 рублей. Это была высокая награда и очень большие деньги, на которые мы построили большой добротный дом. К началу войны мы успели закончить только одну комнату, в которой мы и жили, а вторая комната была не закончена, и в ней мы прятали нашу скотину от немцев, которые, придя к нам, уничтожали всю живность. Мама очень волновалась за награды и остаток денег и прятала их в той комнате, где была корова. Она все ценности собрала в стеклянную банку и закопала под навозом. После заседания заместитель старосты постучал в окно и предупредил маму, что мы как активисты есть в списке на расстрел. «Буди всех детей и убегай». Мама начала нас всех будить и одевать. Собрались, и мама говорит: «А куда бежать?» Была зима. Везде были немцы. Она заплакала и начала нас раздевать. И мы вместе с ней сидели и ждали беды.  

   Но утром, когда немецкое начальство пришло в управление, они увидели, что замки взломаны, всё разбросано, а списков не было. Все поняли, что в наших краях работают партизаны. Прошло время, списки были сделаны повторно и уже находились в сейфе. После заседания все начали расходиться по домам. Последним вышел староста. Прозвучал выстрел, и старосты нет. С это дня увеличилось число полицаев, появилась жандармерия для поисков партизан. Обстановка была напряженная и тревожная. Все взрослые и дети сидели дома и дрожали. И однажды мы сидели у окна и видим: к нашему дому идут жандармы. Вид был у них устрашающий. Одежда была черного цвета, поверх неё был надет черный широкий плащ-накидка, а поверх него — металлическoе «ожерелье». С ними была переводчица. В дом не заходили. Им переводчица перевела, что на двери написано, что семья страдает туберкулёзом. Так нас Господь уберёг от гибели.
   А теперь о партизанах. Между нашим селом и селом Конела-Поповка лежали торфяные болота. Оба села расположились на холмах, между ними когда-то протекала река Конела. На момент развивающихся событий река превратилась в молодой торф, ходить по которому было очень опасно. Появились купины — это такие острова, образовавшиеся из болотной травы и кустарников. Только знатоки знали дорогу, чужак бы там не прошёл. Именно поэтому там появились партизаны.     

   Они облюбовали для себя самый большой из островов, который назывался Лужок. А на этом большом острове росли фруктовые деревья, калина и всевозможные лечебные травы. Партизанский отряд был специально организован в начале войны по распоряжению райкома партии. Руководил партизанским отрядом Василий Кондратьевич Пороховский. Но немцы так стремительно оккупировали Украину, что партизаны не успели обеспечить себя оружием, одеждой и продовольствием. В этом им помогали люди со всех близлежащих сёл.
   Настрой у ребят был боевой. Все они были готовы работать в тылу врага и на победу. И вот настали холода, и им пришлось переселяться в сёла. Немцы жили только в центре. На выселках они появляться не осмеливались. Там и расположились по два, по ри человека по домам у надёжных людей партизаны. В одном из домов в Конеле-Поповке была у них, так сказать, штаб-квартира. Хозяином был там Лысак Игнат.
   Зимы были у нас очень суровые. Мороз стоял 20-25 градусов. И партизаны вынуждены были ночью ходить по домам и просить тёплую одежду, обувь и пропитание. Люди всё понимали, отдавали всё что могли. Но со временем и у людей все запасы кончились. И тогда они стали позволять брать то, что им было необходимо без разрешения. Шёл май 1943 года. Однажды ночью наши сёла разбудил сильный лай собак. Они лаяли так громко, как-будто их согнали со всей Германии. Все люди вышли на улицу, началась стрельба, а потом пожар… Оказалось, жена Пороховского Ольга  пришла на встречу с мужем и старшим пятнадцатилетним сыном в доме Лысака. Младших детей девочку 7 лет и сына 3 года она предусмотрительно оставила у соседей. Хозяева с детьми вышли как-будто на прогулку. Они боялись, что дети могут проговориться. А в это время Пороховский с сыном и еще тремя боевыми товарищами возвращались с боевого задания с ж/д станции Яроватка. Их заданием было подорвать  груженый поезд, шедший в Германию. Задание было выполнено успешно. Они дождались в торфянике темноты и пришли к Игнату Лысаку, где их уже ждала Ольга, жена Пороховского. Немцы за информацию о партизанах сулили хорошее вознаграждение. И один из соседей их увидел и побежал сообщить немцам. Тут же приехали к дому Лысака вооружённые немцы с собаками. Партизанам деваться было некуда. И Пороховский застрелил жену и сына своих боевых товарищей, а потом и себя. Немцы, услышав выстрелы, всё поняли и подожгли дом.

   На второй день приехала карательная служба, чтобы наказать Игната Лысака, который предоставил свой дом для встречи с партизанами. Решение было — расстрелять всю семью: мужа, жену и шестерых детей. Их уже вели в поле на расстрел. По пути на них кричали, их пинали и били. Вдруг со скоростью звука на мотоцикле приехал староста села Пётр (фамилию я, к сожалению, не запомнила). Он упал на колени перед карателями, стал плакать и умолять помиловать невинных людей. Их же не было дома, а дома в то время не запирались и мог любой в дом зайти. Они никак к партизанам непричастны. И случилось чудо. Каратели его послушали. Всё было именно так. Видно, Игнат Лысак много хорошего сделал людям в своей жизни и Бог миловал его и всю его семью. Ведь на всё воля Божия.
   Детки Пороховского, которых их мама оставила у соседей перед тем как идти на встречу с мужем, были впоследствии усыновлены одной очень хорошей семьёй. Их судьба сложилась очень удачно.
   Но вернемся в 1941 год… 3 августа. Немецкие войска заняли всю Украину. Очень тяжёлые бои были в Подвысоком и вУмани. Наши две армии попали в окружение в Подвысоком, и кольцо замкнулось в Умани. В боях погибло очень много солдат и офицеров. Погибшие лежали, как скошенная трава. Горело всё. Огонь стоял красно-желтого цвета сплошной стеной от земли к небу.
   В Подвысоком наши войска держали оборону, но удержать не смогли. Погибших было очень много, но также много было взято в плен, в так называемую Уманскую яму.
Это был временный лагерь под открытым небом для русских военнопленных в карьере уманского кирпичного завода.

   Пленные изнемогали под жарким солнцем или проливными дождями, умирали от голода, жажды, тяжёлых ран и антисанитарии. Однажды пошёл холодный дождь. Все начали рыть в стенах карьера небольшие ямы, чтобы укрыться, но вдруг всё обвалилось и люди были погребены заживо. Умерших хоронили тут же на территории лагеря или за её оградой.
Сейчас в городе Умань на месте этих событий стоит мемориал.

(Фото: Уманская яма. 1941 г.)
 

  Успехи немецких войск были такими стремительными, что Гитлер в Умани в 1941 году планировал проводить парад немецких войск. Поэтому он прилетел в Винницу, где для него был построен огромный бункер под землёй, который сохранился до сих пор.
   Теперь я хочу вернуться в сентябрь 1941 года. Немцы заняли наше село и стали расселять солдат по домам. К нашему дому подошла комиссия, среди них был тоже наш зам старосты. И мы все дети и взрослые прильнули к окну. Мама была очень худая, измученная и мы дети тоже. Немцы постояли у порога, зам. старосты им что-то сказал, и вдруг все развернулись и ушли. Как мы потом узнали, увидев наши худые лица, немцы спросили у зам. старосты не больны и мы. И он не растерявшись ответил, что мы больны туберкулёзом. Один из немцев нацарапал чем-то твёрдым на двери по-немецки «туберкулёз». И эта надпись до конца войны оставалась там, спасая нам жизнь.

   Но когда немцы уже отступали в октябре 1943 года, им уже было не до осторожностей. Наступали холода. И к нам поселили троих человек. Жили мы все в одной комнате, они спали на полу, подстелив себе солому. Немцы были совсем не подготовлены к зиме. Одежда их была непригодна для наших морозов  (20-25 градусов). В доме было чуть теплее, чем на улице, и мама из жалости набросала им всяких тряпок, которыми они укутались. Они были благодарны всему и вели себя уже совсем по-другому, чем при наступлении. Мы, дети, их очень боялись. В углу стояло три автомата, которые наводили на нас ужас. С самого начала войны в одной из комнат мама прятала корову, так как немцы тогда убивали всю скотину на мясо. Но теперь, когда у нас поселились немцы, корову скрыть было уже невозможно. Она будила всех нас своим мычанием каждое утро. Мама доила её и давала половину удоя постояльцам, и они были ей за это очень благодарны.

   Как-то утром пришла наша соседка Христина за огоньком, чтобы разжечь печь. В доме у неё было холодно, ей нечем было накормить свою годовалую дочь. Зайдя к нам, она увидела заканчивающих свой завтрак сытых и довольных немцев, попивающих свой кофе с молоком, и, не выдержав, начала сильно ругаться, вспоминая всех фашистов во главе с Гитлером. Один из наших квартирантов был совсем лысым, и она говорит разгневaшись: «А этот лысый, старый болван — сидел бы дома и грелся на печке».  И вдруг, он подходит к ней ближе и на русском языке ей говорит: «Мать, как ты думаешь, сколько мне лет?» Она как стояла, так и остолбенела. Ему ведь ничего не стоило взять автомат и одним махом расстрелять нас всех. Моя мама испугалась до смерти, но заговорила тихим, дрожащим голосом: «Мы думаем, что вам лет шестьдесят». «Нет, отвечает он, мне всего сорок два года, и воевать нас заставили, за отказ идти на войну нас бы расстреляли». Лицо его было спокойным, и мы уже поняли, что убивать он нас не будет. Христина начала потихоньку приходить в себя. Прожила она до ста лет, при этом бедствуя всю жизнь.
   Перед католическим Рождеством все три постояльца получили из Германии посылки. Два немца не спешили их открывать. А наш лысый друг сразу открыл посылку, достал из неё маленькую искусственную ёлочку, наряженную крошечными игрушками, и протянул её мне как старшей из детей. Ёлочка была неописуемой красоты. «Это мама мне положила, чтобы я порадовался, Рождество у нас — это большой праздник». Потом он дал нам печенья, леденцы, а маме — две банки мясного паштета. Так мы с ним вместе отметили католическое Рождество. Остальные  два немца открыли свои посылки, когда все легли спать. И они хрустели своими конфетами всю ночь.
   Могла ли я тогда подумать, что когда-то придёт время, и я снова буду встречать католическое Рождество — в Германии!.. Пути Господни неисповедимы.

   А ещё расскажу такой случай.
   У меня непонятно откуда появился огромный гнойный нарыв на голове. Лекарств, бинтов не было, врачей тоже. Мама кипятила подсолнечное масло и смазывала ним нарыв, который был размером в куриное яйцо. Мама плакала и причитала. А тут ещё и у брата появился такой же нарыв в паху. Наш русскоговорящий постоялец расспросил о всех симптомах подробно маму и вышел. Возвратился в скором времени и говорит: «Берите своих детей, я обо всём договорился с нашим врачом, он всё сделает. Не волнуйтесь, у нас очень хорошая медицина. Завтра рано утром приходите, возьмите с собой курицу и свежих яиц». Мама опять в плачь. «Я боюсь, вы же наши враги, он отрежет моему ребёнку вместе с нарывом и голову». «Я ручаюсь, всё будет хорошо». Так оно и было.
   Дальнейшие события развивались так: шла весна 1943 год, наши войска наступали, шли тяжёлые бои. Наше село несколько раз переходило из рук в руки. Как только начиналась бомбёжка, мы спускались в подвал и тихо сидели. Когда стрельба и бомбёжка прекращались, мы осторожно выходили из подвалов. Убитых воинов было очень много, но было много и раненых. Женщины их подбирали и оказывали им помощь, и прятали ночью на чердаке, а днём на огороде в яме, которую очень хорошо маскировали. А убитых хоронили у себя на огороде с пометкой, чтобы потом после войны перезахоронить. Дело шло к осени. Случилось так, что одна женщина забеременела и скрыть это уже было нельзя. Кто-то донёс об этом в полицию, и начались обыски. Нашли многих раненых солдат, выводили тут же на огород и расстреливали. Женщин, слава Богу, не тронули. После войны всех погибших солдат перезахоронили в братской могиле. Если находили документы, сообщали родным.

   В конце ноября 1943 года немцы оставили наше село навсегда, а 9 мая 1945 года все праздновали день Победы. И я очень хорошо помню: был солнечный, тёплый и очень радостный день. Но очень дорогой ценой досталась нашей стране эта победа. Наша страна недосчиталась 27 миллионов людей.
   Война с Германией закончилась, но радость была недолгой. Началась война с Японией. Солдаты призывного возраста не возвращались домой, а ехали воевать с японцами. К счастью, война в скором времени закончилась. Но похоронки после войны с немцами приходили в село каждый день. И плач женщин и детей раздавался то в одном, то в другом конце села. Больше чем половина женщин села остались вдовами, а дети сиротами.

   Наша соседка Золотарёва Екатерина получила пять похоронок: на мужа Ксенофонтa и четверых сыновей Ивана, Фёдора, Капитона и Григория.

   Хочется вспомнить и помолиться за упокой:
Доценко Евгений Акиндинович;
Глухенький Авраам Никонович;
Бурлака Василий Фёдорович;
Мельник Яков Онуфриевич;
Ткач Ананий и двое его сыновей.

иииИ многие, многие другие…
иииСо святыми упокой, Господи, их души. Благодаря им и многим, многим другим нашим бойцам мы смогли одержать эту нелёгкую победу!                 

(Фото: Село Красноставка)

   А эту историю не могу забыть. Вернулись с войны два друга. Они вместе призывались. В селе знали только, что они служили в Эстонии. Каждый раз на 9 мая один из них выступал с трибуны от имени фронтовиков. Он был очень красноречив и красочно рассказывал, как тяжело было на войне и только храбрый смог выжить. А потом уже случайно в 70-е годы выяснилось, что эти два друга, служившие в Эстонии, попали в плен и перешли на сторону немцев и продолжали службу в карательных войсках. Больше «храброго вояку» на трибуне никто никогда не видел.
Война закончилась, но мужчин вернулось с войны очень мало и все тяжести послевоенных лет легли опять на плечи женщин. Особенно тяжело было вдовам и одиноким женщинам.
Только по милости Божьей можно было выжить. Стало им только тогда легче, когда дети выросли, выучились и начали работать, женились, дарили мамам внуков, правнуков. Жили мирно и с большим уважением относились к матерям. Очень мало было и таких семей, как поётся в песне Александры Чернецовой:

Старость — не радость, как скоро пришла —
Все в город ушли из родного села.
Все в городе этом неплохо живут,
Но всё же от матери помощи ждут.

И пусть уезжают они в города,
Только бы нам не стареть никогда.
Всё отдала я, что только могла —
Только вот хата осталась одна.

В окно я смотрела, всё деток ждала.
Здоровья не стало, всё им отдала.
И вот дождалась я, и дом продала,
И дочь меня сразу в приют отдала.

Я ль их не растила, для них не жила,
Теперь вот под старость я всем не нужна.
А ведь было трудно, ночей не спала,-
Но никого я в приют не сдала.

Теперь похоронят, где я не жила,
И будет пустая могилка моя.
Где мы родились — там и нам помирать,
А в дом престарелых не надо сдавать.

   Расскажу об одной одинокой женщине, рабе Божьей Параскеве. Прожила она около ста лет. Когда-то после революции, когда большевики разрушали храмы, ей удалось забрать все иконы и церковную утварь к себе. Она хранила этот драгоценный дар долгие годы, рискуя своей жизнью. И вот однажды, уже в 80-е годы, когда ей было почти 100 лет, тётя Маруся и я решили её навестить. Дело было зимой. Её хата так вросла в землю, что входная дверь плотно не закрывалась. В хате в одном из уголков лежал снег. Она сидела одетая на печке. Когда мы зашли, заметили, что она очень печальная. Оказалось, что ночью к ней пришли какие-то люди и забрали все иконы. Осталась только одна Плащаница. И она попросила нас, боясь, что и она может пропасть, чтобы мы завезли эту Плащаницу в Умань, в единственный действующий в то время кладбищенский храм. Что мы и сделали.

   Пути Господни неисповедимы

   В 1995 году после тяжелой болезни ушёл из жизни мой родной брат Иван. И мы, все родные, решили хоронить его возле родителей в нашем селе. На похороны собралось всё село. В то время никто еще не думал о панихиде, а даже если бы и захотели мы и её отслужить, где же найти священника? (Его в нашем селе до сих пор и нет.) Вдруг быстрым шагом прямо к гробу брата приближается мужчина, одетый по-мирскому с чемоданчиком и говорит: «Я  хочу отслужить панихиду о своём друге детства». «Ты кто?» —  спросили его тётя Мария и тётя Оля. Я — священник, сын Макара, приехал сегодня, чтобы поздравить мою тётю Людмилу со столетием. Она же мне и сообщила, что сейчас хоронят Ивана. Моя тётя резко сказала: «Даже близко к гробу не подходи, — твой отец был в годы войны старостой, на нём много крови наших людей». Батюшка смиренно сказал: «Дети за родителей не в ответе». Oн отслужил панихиду и сказал очень хорошую проповедь.
  Его отца убили партизаны ещё в 1943 году. Но люди не могли простить ему предательство и издевались над детьми и презирали его жену уже после войны, так, что им пришлось уехать из села навсегда. Никто не знал куда. Но слава Богу, он появился промыслительно в тот момент, когда он очень был нужен моему брату. Они были друзья детства.
   Все, кто служил немцам, понесли суровое наказание.

1998 год

   Когда мои дети решили уезжать в Германию, я очень испугалась. Все детские воспоминания о войне мгновенно всплыли в моей памяти. Мне казалось, что я никогда больше не смогу слышать немецкую речь. Но также было мне и понятно, что если дети уедут, мы поедем с ними. Первое время в Германии я с опаской выходила на улицу. И вот однажды в магазине услышала русскую речь. К нам подходит пожилой немец и, с трудом подбирая слова, начинает рассказывать свою историю. В 1944 году ему исполнилось 18 лет и его призвали в армию. И все, кто с ним призывался, попали в плен. Их осудили на 4 года. Отправляют его на Дальний север, где были страшные морозы. Условия были ужасными, он понял, что привезли их туда умирать. Но на помощь пришли русские женщины. Они делились с военнопленными последним куском хлеба. Он рассказывал и плакал. Дальше он говорит, что он влюбился в очень красивую русскую добрую девушку. — «Это была моя первая любовь. Срок окончился, а я не хочу уезжать. Пошли мы с ней к начальнику лагеря, оба плачем и просим его о помощи. Но он ничем не мог нам помочь, и я вернулся домой один. Долго не женился. Сейчас у меня жена и два сына. У меня всё хорошо». Этот мужчина оказался моим соседом. Он жив по сей день.
   История с моим соседом меня успокоила и вселила надежду, что всё будет хорошо. Так оно и есть.

    Я продолжу свой рассказ, чтобы поведать вам о нашем настоятеле. Это — протоиерей Леонид Цыпин. Благодаря его трудолюбию, настойчивости, умению, а также заботе о своих пасомых, в городе Дортмунде, на маленьком участке земли, был поставлен Поклонный крест возле мемориала, где захоронено 20 тысяч наших советских воинов, которые погибли в годы Великой Отечественной войны. Из архивных данных нами были сделаны списки погибших. Прихожане нашей общины ежегодно на 9 Мая приходят на кладбище, возлагают венки и цветы возле мемориала и поклонного креста. Отец Вадим, отец Артемий служат панихиду, и все молятся за всех убиенных, которые в списках поимённо перечислены. А также поминают всех трапезой. В Свято-Троицком храме города Дортмунда каждую субботу служат панихиду, а воскресенье на литургии за проскомидией поминают всех погибших по списку поимённо.
Так благодаря о. Леониду мы не забываем о наших воинах, погибших в чужой стране и похороненных на чужой земле вдали от родины. 

    
Я хочу закончить этот рассказ таким стихотворением Георгия Рублёва:

 
Это было в мае, на рассвете.
Нарастал у стен рейхстага бой.
Девочку немецкую заметил
Наш солдат на пыльной мостовой.

У столба, дрожа, она стояла,
В голубых глазах застыл испуг.
И куски свистящего металла
Смерть и муки сеяли вокруг.

Тут он вспомнил, как прощаясь летом,
Он свою дочурку целовал.
Может быть, отец девчонки этой
Дочь его родную расстрелял.

Но сейчас, в Берлине, под обстрелом
Полз боец и, телом заслоня,
Девочку в коротком платье белом
Осторожно вынес из огня.

Скольким детям возвратили детство,
Подарили радость и весну
Рядовые Армии Советской
Люди, победившие войну!

И в Берлине, в праздничную дату,
Был воздвигнут, чтоб стоять в веках,
Памятник Советскому солдату
С девочкой спасенной на руках.

Он стоит как символ нашей славы,
Как маяк, светящийся во мгле.
Это он, солдат моей державы,
Охраняет мир на всей земле.

Елена Латман.
Дортмунд, 22 июня 2017 года.