Самолёт. Поезд. И снова поезд. За несколько дней — около четырёх тысяч километров. Повод для поездки — именины батюшки Амвросия и встреча со слетевшимися на них со всех концов света друзьями. Но причина — другая: исповедь. Конечно же, и в Дортмунде есть исповедь, — и зачем же тогда ехать «за семь вёрст киселя хлебать», спросите вы?..
Дортмундская исповедь для меня — это как каждодневный душ. Но больная душа время от времени просит ещё и горячей русской бани с паром и веником. И кто может устроить такую баню, как не тот, кто тебя родил, у кого ты исповедовался в первый раз и кому ты ничтоже сумняшеся, скорее гордясь, чем стыдясь, рассказывал о своих «подвигах»! Воспользовавшись рождественскими каникулами, а следовательно относительной свободой от приходских и семейных обязанностей, едем…
* * *
Москва. На перроне вглядываюсь в лица. На сером утреннем фоне бросается в глаза яркая детская шапочка — ну конечно, кто же ещё, как не встречающий меня наш дортмундский художник Коля! Живописная шапочка, подаренная уже выросшим из неё семилетним племянником, ему очень идёт, и он, несмотря на эмоциональные протесты мамы, с удовольствием её носит.
Прогулка по Москве — в основном, по храмам и книжным магазинам в поисках «аленького цветочка» — заказанного мне Служебника. Вечером — поезд Москва-Иваново.
Пять утра. По заснеженным ивановским улицам скольжу как на коньках, вспоминая питерский каток, куда мы в советские времена ходили каждый субботний вечер — как теперь на всенощную… Десять минут пешком, и я у ворот монастыря. Обитель уже не спит — в храме идёт полунощница, но ворота закрыты. «Молитвами святых отец наших…» Появляется охранник: «Татьяна?» — «Да!»
* * *
Воскресная литургия. Удивляет количество прихожан-мужчин — в храме их больше половины, все красивые, здоровые, молодые — и это в городе, где основная часть населения — женщины. У престола о. Амвросий, верхним хором руководит мать Анастасия — знакомые всё нашему дортмудскому приходу лица.
После службы сёстры попарно с пением псалма исходят из храма в трапезную. Впереди шествует иеромонах, неся панагиар со специальной Богородичой просфорой. В конце трапезы она раздробляется, и частицы раздаются для вкушения всем присутствующим. Это — Чин о Панагии. «Ближайшая цель чина, — читаем в «Толковом Типиконе» М. Скабалановича, — настолько тесно соединить трапезу с только что окончившейся литургией, чтобы та и другая явились одним богослужением и первая сообщила свою благодать второй».
Прогулка по монастырю. Реставрационно-иконописная мастерская. Здесь как в раю: много цветов, золотые рыбки, экзотические птички, есть и котик, и собачка. Хозяйки — две матушки, палехские художницы.
Дальше — скульптурная мастерская. С полок на меня смотрят фигурки из глины и фарфора. строгие игумении, матушки в лодке с вёслами и поучительными надписями на них: «молись и трудись», батюшки «при исполнении». Привлекает взгляд красивый «диакон», хочется взять его с собой на память. Но как довезти, куда поставить? Отказываюсь от этого желания — нет, не вмещается он в мою малогабаритную жизнь…
На прощание окидываю взглядом обитель. В монастыре больше 150 насельниц. Как в апостольские времена, все живут одной большой семьёй, деля радость и горе, имея одного духовного отца, пребывая в одном Духе. На попечении монастыря больницы, тюрьмы, школы. Но то, на чём всё строится и на чём держится — это Божественная Литургия, объединяющая людей вокруг Чаши Христовой, живое общение с Богом, жизнь во Христе.То, чему здесь все учатся, и ради чего приходят в монастырь.
Монахиня Анастасия в своей келье. В руках ноты — подарок для нашего регента Людмилы Гайгер.
Тамара — прихожанка Введенского храма и почитательница нашего сайта nadegda.de.
Текст, фото: Татьяна Цыпина
