(Продолжение)

Отец Павел состоял в большой дружбе с Пюхтицким монастырем. Монастырь находился почти в лесу, и у них тоже было большое хозяйство. Делились друг с другом чем могли, как-то он привез оттуда две племенные телочки, одна была почти фиолетового, синего цвета. Конечно, послушницы назвали ее Мальвина.

Когда машина уезжала, матушка выбежала из кельи и, крикнув: «Бог Троицу любит», зашвырнула в машину шикарного большущего кота. Помните: «У попа была собака, он ее любил»? Барсик стал любимцем, он садился даже на место о. Павла, и никто не смел его согнать. На Вход Господень в Иерусалим о. Павлу передали громадную рыбу, которой он хотел накормить гостей. В кладовке было холодно, как в морозильнике, и карп лежал там. Когда пришло время готовить, карп оказался почти съеден. Отец Павел выгнал Барсика из настоятельского дома и поместил к старушкам. Кот ходил долгое время понурый и несчастный; оказалось, что он так же безобразничал и в монастыре, что матушки не только из-за цифры «три» отправили его в Белую. Впрочем, через полгода он повеселел, выглядел не хуже, чем раньше.
На праздники собиралось очень много народу, и о. Павел проводил общую исповедь. В Киеве я тоже видел общие исповеди, но при этом сначала читался перечень грехов, а потом всех накрывали епитрахилью и читали разрешительную молитву. Отец Павел делал это, как о. Иоанн Кронштадтский. Называя грех, он и сам каялся, каялся истово, и чувство покаяния охватывало и тебя. Народ плакал, даже у меня, в то время черствого подростка, рождалось чувство покаяния.
Своим помощникам на прощанье о.Павел обязательно всегда давал денежку «на дорожку».
Владыка. Заболел владыка Иоанн, каждую неделю о. Павел передавал ему свежего творога и кефир. Владыка ничего другого не ел, только эти продукты. Болезнь длилась то ли год, то ли два. Отвозил продукты все лето в Псков мой брат Денис. Однажды о. Павел не смог ничего передать, а переданное раньше скисло, и Роза, ухаживавшая за владыкой, купила молочные продукты на базаре или в магазине. Владыка попробовал и сказал: «Химичит что-то отец Павел» —  и есть не стал. Конечно, с какой любовью все готовилось, а запаковывал о. Павел часто своими руками, нежно глядя на бидончик. Когда брат возвращался, он с любовью спрашивал: «Ну как?», хотя брат митрополита не видел, а все отдавал Розе; лишь иногда в дождь она угощала его чаем. Но о. Павлу было очень важно знать, что продукты дошли. Все это время владыка был на покое и жил в домике за забором в епархии. Роза утверждала, что никто к владыке, кроме о. Павла, не приезжал. (Только прочитав «Несвятые святые», я узнал, как священники любили ездить к владыке за деньгами, и еще раз удивился человеческой «благодарности».) Видимо, в этом и был весь о. Павел: да, ел мясо, да, шутил, но был верен до конца своему отцу-наставнику.
Через некоторое время из епархии донеслось недовольство, «доброжелатели» говорили новому владыке: «Вот, мол, каждую неделю мимо епархии проходит и не зайдет, не чтит вас, владыка». Доносились и угрозы. Напряжение нарастало, но официально никто не вызывал, а время шло. Отец Павел выписал из Краснодара бывшую секретаршу нового владыки, с ней отец Павел когда-то был очень дружен и отзывался о ней как о строгом, но в то же время очень обходительном человеке. Она приехала из Краснодара с мужем и тремя дочерями; они остановились в Белой. Сама она ездила в Псков в епархию, и с её помощью все недоразумения были устранены.
Через год я снова был в Белой, и меня удивили часы до потолка, книги и шубы, все это владыка Иоанн завещал о. Павлу. В Белой появилась машина, и когда мы поехали в Печеры, то заехали в Псков. Возле храма была могилка владыки, совершили литию, о. Павел поправил цветы, протер памятник. Такую заботу о могиле я видел только однажды, когда убирал могилку дедушки мой отец. У о. Павла был и физический отец, он приезжал в Белую — маленький, щупленький, смиренный. Отец Павел рассказывал про него, что он был очень строг. Жена его работала в лаборатории, в которой проверяли зерновые, и поэтому она не могла никогда варить каш — отец не разрешал, чтобы что-либо выносила с работы. Однажды она принесла домой крупы и дала курам. Ни слова не говоря, он взял топор и перерубил всех кур. Отец Павел посылал им подарки и подписывался: «Ваш Гриша».
Труд. Вставали иногда в 5 утра пасти коров или на сенокос, зимой рубили дрова, он топил сторожку, дом, храм. Топил печку и бабулькам. Они были беспомощны, он ухаживал за ними. Одна из них, Евдокия, причащалась вместе с царскими дочерьми и училась где-то рядышком. Работы заканчивались с наступлением темноты. Несмотря на то что молоко в больших количествах сдавали в колхоз, выписать соломы было невозможно, она валялась на полях часто неубранная. «Вениамин, Денис, Гриша ( парень из Ленинграда), поезжайте на то поле… Соберите солому». Приехав на поле, мы поняли, что набирать солому вилами трудно, и обнаружили невдалеке кучу, занесенную снегом. Как легко было переложить все на телегу! Отец Павел посмотрел на добычу и сказал: «Вот интеллигенция, сено от соломы отличить не может, это же вы чье-то сено привезли. А ну, Володька, поезжай с ними и собери стог заново». Председателем колхоза назначили Вайса, он был из русских немцев, приехал издалека с тремя белобрысыми детьми. Он вывел колхоз из убыточного, но мужики его ненавидели — пить мешал, единственный друг у него был о. Павел. Иногда батюшка каялся ему прямо за столом. «Мы у тебя опять солому стянули» — «А как же вам удалось?» — «Да Леша грузил, Володька возил, а я с Теркой (собака) на шухере стоял». — «Ну ладно, вы только под навесом в штабелях не берите». — «Так вот и оттуда тоже прошлой ночью стянули, все снегом занесло». Вайс улыбался и прощал, но просил все-таки не брать особенно из хранилища. 
Когда я писал эту статью, нашел информацию в интернете, где о. Павел рассказывает о себе, в частности, как он был соседом о. Иоанна Крестьянкина и целый год подслушивал в форточку его духовные беседы с чадами, каждый раз гадая, что тот ответит. Такой вот он был — согрешил, перед всеми покаялся и забыл.
Поездка на голубом паровозе Однажды приехала девушка, а затем ее жених. Завязалась интрига. И мы    чуть его не побили. Узнав об этом, о. Павел сказал: «Вон домой! (только не это — домой мы не хотели ни за что!), или я покатаю вас на голубом паровозике. Выбирайте.». Он вынес голубую скамейку из храма и взял розги. Нужно было лечь на скамью, снять штаны и получить розгой по голой заднице. Выбор был, можно было уехать домой. В детстве меня отец бил ремнем; я на него очень обижался, перед смертью он просил за это прощения и очень сожалел. Тогда выбора у меня не было. А сейчас был. Мы по очереди ложились на скамью, снимали штаны и получали наотмашь по три розги. Было настолько больно, что я прижимал горящие ягодицы к траве и катался по ней. А народ собрался на церковной площади посмотреть, зрелища в селе бывали нечасто. Когда я читаю, как раньше пороли розгами, я улыбаюсь, я попробовал как. После этого он простил нас и, как ни в чем не бывало, продолжал шутить и радоваться. Мы тоже были несказанно рады, что дело так закончилось.
И уже много лет спустя я все думал: ведь была в нем какая-то загадка. Это состояние любви я встречал во многих людях, переживших какое то страшное испытание, автокатастрофу, болезнь, клиническую смерть, потерю близких. Таким православным в какой-то момент становится все равно по отношению к внешней жизни, у них появляется что-то главное, что они не отдадут никогда. Это очень интересно, когда такое происходит со знакомыми. Как-то, когда о. Павел складывал дрова, подошла моя мама и спросила его: «Как часто вы служите?». Он говорит: «Нечасто. (Хотя по сравнению со своими соседями он служил очень часто.) Когда-то я хотел служить каждый день, как Иоанн Кронштадтский, у меня все для этого есть, и хор, и сам здоров, и я взял благословение, а старец мне говорит: Не надо. Кто сколько служит, Бог знает, не задавайся числом. В общем, трое было, кто начал служить каждый день, и что же по прошествии времени? Один потом женился, другой стал пить, а третий служит очень редко». Уж не про себя ли он рассказывал, не обломилось ли что в нем, что он увидел Христа и понял, что если бы только неедение мяса отделяло его от Него?!
Один раз, вернувшись из поездки в Печеры и попав в метель, мы ввалились в дом совершенно измученные. Отец Павел буквально схватил пачку сала с ветчиной и быстрыми движениями отрезал всем по большому куску. Ели мы только утром, а на часах было два ночи. Все накинулись на еду. «Так среда уже», — сказал я, взяв в руку сало, и остановился — он посмотрел на меня строго, пронизывающе, но с любовью и ничего не сказал. Наверно, такой взгляд был у Христа, смотревшего на фарисеев.

(продолжение следует)

Вениамин Цыпин